Тааак, дожился,
если бы не напоминание в телефоне, то я
бы все проспал. Это я, к сожалению, умею.
И тогда бы это был один из тех скучных
серых дней, из которых складывается
бетонная стена моего существования, а
не красочная брешь в ней. Но этого не
случилось. Слава прогрессу!!!
Встать с кровати
оказалось куда сложнее, все болело после
моего прекрасного паления со скалы.
Болело колено и локти. В голову опять
запала мысль о том, что нужно сдать билет
и никуда не ехать. Эта мысль тревожным
сигналом докатилась к моим авантюрным
булкам и мятеж был быстро подавлен. Тело
встало и пошло заправляться. Мозг думал
о том что нужно взять, а взять нужно было
все, при чем на абордаж. Но была одна
маленькая проблемка всего не выдержали
бы ни рюкзак, ни я. Пришлось отбирать
самое необходимое. Это мог уже вынести
я, но рюкзак все время хотел разойтись
по швам. У меня не оставалось выбора,
кроме как взять с собой лишь самое-самое
необходимое — снарягу, минимум одежды
и немного еды. В общем все остались
довольны, кроме моих родных, которые
всеми правдами и не правдами не хотели
отпускать меня. Основным аргументом
было то, что э то опасно. Но, черт возьми,
опасно дышать воздухом. Опасно переходить
дорогу. Жизнь одна и создана она для
приключений. Из праха вышли, в прах и
уйдем. Поэтому миг жизни должен быть
яркой вспышкой.
Ниже больше
*
* *
Как
мне казалось, самый сложный этап был
завершен, но случилось непредвиденное:
я начал немного раньше и быстрее закончил
сборы вещей, поиски одинаковых чистых
носков и упаковку бивака. Нужно было
убить время. От этой мысли во мне проснулся
пацифист. Он собрал толпу тараканов с
плакатами в защиту прав времени и провел
митинг в моей голове и в желудке. В тексте
жизни слово убить было заменено на
провести с пользой, я сел читать книгу.
Это дело оказалось для меня очень
трудным. Нет, буквы я не забыл, и не забыл
те штуки в которые они складываются, и
те большие зебристые организмы что из
них вырастают. Нет. Просто сердцем я уже
был в пути, душею покорял камешки, а
жопой все еще сидел на стуле. Это как то
не способствовало концентрации на чем
то одном. Хотелось делать все и сразу,
а начать, пожалуй, с перевода стрелок
на час вперед.
После
столь вязкой трясины болота ожидания
последующие события пролетели очень
быстро, торнадо картинок, шторм событий,
люди, животные, машины.
*
* *
Дождь
тихо падал на землю. Редкая машина
проезжала по луже и обрызгивала асфальт
грязной водой. Было немного душно.
Легкий пар подымался от асфальта и
ударял в нос пряным ароматом мокрого
асфальта с легкой ноткой постриженной
травы. Теплый ветер перегонял брошенные
пакеты с одной стороны улицы на другую,
на улице практически не было людей.
Атмосфера
оживилась лишь на вокзальной площади.
Люди, как муравьи быстро бегали из
стороны в сторону, нося на себе огромные
баулы больше самих себя. Вокзал был
классическим представителем такого не
редкого поколения сооружений советской
эпохи — много бетона, большие окна,
башня, тяжелые двери с дубовыми ручками,
вытертыми временем как и все здесь.
Кажется, время не властно лишь над
запахами, в таких местах они не меняются
никогда.
Третья
колия. Вторая платформа. Мокрые рельсы.
Пряный запах мазута. Ржавые составы
товарняка. С запада надвигалась огромная
туча, тяжелой бульдожьей лапой закрывая
золото заката. Медленно, как зверь,
который выслеживает свою жертву,
надвигалась гроза. Театр природы.
На
платформе было всего двое человек — я
и еще один незнакомец, полностью одетый
в черное. Я просто стоял и смотрел на
него, на эту одинокую фигуру, все пытался
разглядеть его лицо, но ничего не
получалось. Можно было просто подойти
поближе, но оторвать ноги от земли
казалось каким-то безумием, все ровно
что прыгнуть с обрыва. Это было как сон,
вернее как ощущение после сна, когда ты
сидишь и тщетно пытаешься вспомнить
что тебе снилось. Это чувство, когда ты
ловишь мысль за хвост, а она ускользает
от тебя, хоть и была уже в руке. Чувство
чего-то очень знакомого и неведомого
одновременно.
Все
звуки исчезли в одно мгновение. Все
привычные шорохи, скрипы и сигналы,
которыми полнится вокзал. В этой
запредельной тишине небыло слышно даже
собственного сердцебиения, собственного
дыхания. Весь мир сжался до пределов
одного перона, даже небо бло закрыто
решеткой проводов, а рельсы разрезаны
дымом. Был лишь я и тот другой. Мы били
ничем и в этой же пустоте — всем. Небольшая
площадь пустоты. Круг радиусом в ноль.
Точка, которой можно пренебречь. Времени
здесь не было, или мы были временем, не
было пространства, или мы были им. Нас
было двое, но ощущалось что-то целое.
Воодушевление новым сменилось страхом
неизвестного. Я смотрел ему в глаза и
видел пустоту, которая знала меня. Резкий
звук поезда прорезал холодное стекло
воздуха. Сработал рефлекс. Я повернулся
на источник звука, а когда посмотрел на
то место где был тот человек, то ничего
уже не было, снова появились звуки и
люди на станции. Вечность длилась всего
лишь мгновение. Небо разрезали яркие
полоски радуги, Чудесного отпрыска двух
грозных стихий.
Опять
все было на своих местах. На весах
установился баланс. Это было неизбежно.
Пустота без материи не может существовать
долго, как и вечность без мгновения.
Все остальные события промелькали,
пролетели незаметно, ожидания, как
такого не было. Бешеный поток мыслей
устаканился только в вагоне поезда, где
уже пахло потом, старыми носками и
колбасой с жареной курицей, снова все
знакомое, а главное, такое реальное.
*
* *
Вот
сижу я сейчас в жарком и душном
вагоне, рядом лежит огромный волосатый
мужик, кругом мечутся дети, издавая
истошные вопли. Со всех сторон
разворачивается целый букет запахов,
который вы нигде не почувствуете. Но
что самое странное, в таких ужасных
условиях я чувствую себя абсолютно
нормально и даже привычно. Вы наверное
думаете что я мазохист или ненормальный.
И дабы развеять все ваши сомнения и
полностью вас убедить в том что я еще
тот бродяга, я открою вам один факт. Я
запросто мог поехать на фестиваль
машиной. Меня могли забрать прямо из
дому и в компании друзей довести до
Церковны, и более того, провести к скалам.
Но нет, это не по нашему. В этом варианте
совсем нет авантюризма, он ни на йоту
не пропитан духом приключений, он
простой. Поэтому я пошел своим путем —
ехать с пересадками и на перекладных.
План с многими переменными и не одной
неизвестной. Вот такая математика.
*
* *
Из
зимних наблюдений
Не
знаю как тебе, дорогой мой читатель, но,
мне кажется, что поездом нужно ехать
хотя бы ради того, чтобы попробовать
самый вкусный чай в мире. Точно неизвестно
что делает этот чай таким вкусным:
какие-то добавки или же моя фантазия.
Эту загадку еще предстоит выяснить
ученым. Но это божественное ощущение,
когда он бархатным сладким комочком
скатывается по горлу и разливается
теплом по всему телу, согревает прохладными
вечерами. За окном, желтыми вспышками,
пролетают километры годов, меняться
люди, меняется пейзаж за окном, даже это
стекло, сквозь которое видна вся эта
феерия, меняется. Но чай остается прежним.
Его как подавали и не холодным и не
горячим, а в самый раз — не холодным
чтобы не испортить вкус и не огненным,
что бы не обжечься. Его как и много лет
назад подают в стеклянном стакане с
железными доспехами. А звук издающий
ложкой, когда ты мешаешь сахар — голос,
который рассказывает тебе историю тысяч
людей, сотен событий. В нем смешался
стук колес и голос людей, который уносит
тебя в запредельный дали и показывает
фильм, лишь тебе одному, лишь для тебя,
для человека пишущего свою историю
здесь и сейчас.
*
* *
Утро.
Еще темно. Впервые просыпаюсь в поезде
не от того, что будит проводник, а от
собственного будильника. Очень трудно
открыть глаза, после каждой попытки
они, налитые свинцом, вновь с грохотом
закрываются, голова от этого начинает
болеть. Странно это, вчера вроде как не
пил ничего крепче чая. Мимо с неистовством
проносился проводник, как заводной
бегал с одной стороны вагона в другую,
попутно обдавая лежавших волной спертого
воздуха.
За
окном разместился очень даже не типичный
пейзаж. Весь простор был окутан сплошной
белой пеленой. Куда не ткнись взглядом
— всюду белым-бело. Земля утопла в
молоке. Лишь изредка сквозь гущу тумана
пробивались верхушки деревьев — зеленые
прически великанов, проносившихся мимо
нас, желавших остаться втайне. Зеленые
макушки начали сменятся кусками брошенных
домов, которыми так богата наша страна,
все чаще мелькали ребра труб.
И тут все это исчезло, огромное цунами
накрыло весь этот пейзаж, оставив белый
холст на волю фантазии художника, который
смог бы нарисовать здесь что-то свое.
Неуверенными мазками на белом фоне
начали проступать небольшие желтые
пятна, еле уловимые, они проплывали
почти никем не замеченные. Но рука
набирала уверенности и пятна превратились
в светлячков, весело роясь в рамке, где
все четче проявлялись желтые глазища
домов, где уже копошились люди. Туман
отходил, унося за собой полет фантазии,
а оставлял лишь сухую действительность
— промышленный пейзаж, заборы и вокзал.
Комментариев нет:
Отправить комментарий